Старая медицина.
Мысль о помощи природе, также как и мысль о необходимости устранения причин со времен Иппократа и Галена постоянно высказывалась в медицине, но, к сожалению, так же постоянно затемнялась недоразумениями и ложными взглядами. Особенно отыскивание причин болезней порождало множество теорий и систем , построенных за неимением точных данных на произвольных предположениях и потому беспрерывно сменявшихся. Воображаемые причины болезней очень естественно вели и к воображаемым, т. е. ложным и вредным попыткам помочь природе. Стоить только вспомнить об океане криви, напрасно пролитой ланцетом, рожками пиявками на том , ныне уже всеми отвергнутом основании, будто бы длинный ряд недугов происходить от избытка и приливов крови. Рядом с постройкой теорий происхождения болезней (патологических систем ) производились, разумеется, и поиски за лекарствами. В какой мере эти поиски были удачны в течении двух тысяч лет, о том свидетельствуют лучшие люди и ученейшие авторитеты старой аллопатической школы.
В конце прошлого столетия неудовольствие на безобразную груду вольных и невольных заблуждений, засорявших фармакологию; на отсутствие всякого руководящего начала; на обманчивое восхваление бесполезных и вредных средств; на сложные микстуры и бессмыслие бесконечных рецептов дошло до крайней степени. Лучшие умы стали требовать основательного исследования лекарств. Одни отвергали всякую надобность в них; другие принялись за пересмотр, очистку и выбрасывание лишнего или бесполезного, выбрасывание опять таки произвольное, потому что основанное на умозрениях и предположениях, только вооруженных не легковерием, а крайним сомнением. Но общий способ дознания свойства лекарств оставался прежний: свойства лекарств постоянно, как и в древности, познавались из опыта над больными, из действия на болезни. Это познание оказалось неточным.
В это время родилась гомеопатия.
Ганеман и его открытие.
Доктор Самуил Ганеман (род. 10 апр. 1755 г. в Мейсене, ум. 2 июня 1843 г. в Париже) после нескольких лет практики дошел до такого отчаяния от неблагонадежности лекарств и жалкого состояния медицины, что совершенно бросил практику и занялся учеными работами, особенно химией, которой оказал столько услуг, что этого одного уже достаточно было бы для упрочения известности имени ученого. Но ему предназначено было внести свет и во мрак покинутого врачебного искусства. Трудясь над переводом фармакологии англичанина Куллена, он в статье о хине напал на такие сбивчивые объяснения и противоречия, что не мог ни передать, ни пропустить их , не добившись более удовлетворительного решения вопроса, как и почему хина уничтожает лихорадку. И как Ньютону при виде падения яблока с дерева открылась тайна законов тяготения, точно так же Ганеману пришла вдохновенная мысль, внезапное гениальное соображение. Чтобы дознать действие хинной корки, он при полном здоровье принял унцию ее внутрь. Лекарство от лихорадки произвело целый ряд симптомов, совершенно подобных симптомам перемежающейся лихорадки. Тайна объяснилась, закон подобия (similia similibus curantur) был открыть: болезни излечиваются такими лекарствами, которые сами в здоровом теле производят подобные же болезни. Эта мысль однако же еще требовала окончательного подтверждения, и Ганеман приступил к исследованию длинного ряда лекарств над самим собою и своими окружающими, а затем и к поверке целебного действия над больными. Таким образом в течении нескольких лет постепенно выработались: новое "Чистое лекарствоведение" (1-е изд. 1811- 1822 г.) и новый "Органон врачебного искусства" (1-е изд. 1810 г.), заключающей в себе теоретические объяснения и правила исследования и применения лекарств .
Впервые Ганеман свои взгляды и мнения о реформе в медицине обнародовал в Гуфеландовом журнале, в 1796 г., но не нашел никакого сочувствия. Первые, напечатанные в 1805 г. на латинском языке отрывки из Нового Лекарствоведения встречены язвительными насмешками. Затем поднялась постоянно возраставшая буря вражды и преследований. С одной стороны аптекари озлоблялись на ущерб, наносимый им Ганеманом, приготовлением и раздачей лекарств из своих. Это впрочем было тогда у врачей в обычай, который тогда же преобразовавшаяся медицинская администрация тоже старалась отменить как злоупотребление. С другой стороны, Ганеман , вольнопрактикующий врач и притом долгое время совершенно удалявшийся в уединение кабинета, не принадлежал ни к факультету, ни к академии и в ученой корпорации был, стало быть, чужаком , не призванным учителем, да еще и являлся с учением ни с чем несообразным, опрокидывавшим почти все священные предания, всю веками утвержденную рутину. Наконец, после первой же попытки потолковать с коллегами на установленном мертвом языке науки, он вдруг заговорил на общепонятном немецком, доступном профанам - вынес сор из избы. Такого преступления уже решительно невозможно было простить. Впоследствии, конечно, на живых языках заговорили и другие; наука повалила свою средневековую китайскую стену, вышла на житейски базар и кое-что от этого выиграла. Но первым нововводителям таких порядков нельзя же было спускать. Дерзкого реформатора за все эти преступления и за упорное проповедование идеи, до него никем еще не обработанной и не усвоенной, необходимо было гнать. И гнали же его по всей Германии из города в город , однажды даже приготовились буквально побить каменьями, пока он окончательно не скрылся в Париже, где нашел гостеприимство и спокойствие под старость. Между тем повсюду, где он проходил в своем тревожном странствии, к нему и его идее примыкали приверженцы, образовались общества врачей-исследователей лекарств по Ганемановой методе и начали издаваться гомеопатические журналы. Идея была слишком живуча, чтобы возможно было погасить ее и затоптать. Она пережила своего гениального родителя и продолжает расти, продолжает распространяться по всему земному шару. Всего свободнее и беспрепятственнее она развивается в Америки. Если европейские факультеты до сих пор еще не признают ее, то в этом виновата не она собственно, а просто предания старой школы, старые цеховые порядки факультетов и личные отношения, личные интересы. Наука тут ровно ни при чем. В семьдесят лет было, конечно, много глумленья, много желчных выходок и брани, но не было со стороны факультетской медицины ни одною серьезного и сколько-нибудь основательно научным образом изложенного опровержения гомеопатии. Все принимавшееся за серьезное опровержение и для этого принужденные ознакомиться с предметом оканчивали тем , что сами обращались в гомеопатов . Это совершалось тем легче, что всякий действительно узнавший, в чем дело, находил в новом учении полное удовлетворение. Оказывалось, что гомеопатия вовсе не думает уничтожать всю существующую медицинскую науку и стать на ее место. Напротив, она вполне признает все многочисленные отрасли и вспомогательные знания этой науки и сама пользуется ими. Она только пополняет пробел, преобразовывает две части: лекарствоведение и способ выбора и применения лекарств, терапию.
Отношение гомеопатии к факультетской медицине.
Сила вещей, сила времени великая сила. Недовольство старым лекарствоведением началось задолго до Ганемана; одновременно с ним заговорили и другие о необходимости основательного исследования лекарств . Наука о развитии и произведениях болезненных процессов (патологическая анатомия), наука о распознавали болезней (диагностика и ее орудия), а рядом также физиология, органическая химия, микроскопия и другие вспомогательные науки постепенно достигали невиданного прежде развития и окончательно подорвали безотчетную веру в старые лекарства. Новая факультетская медицина, так называемая физиологическая школа, дошла до совершенного отрицания всякой надобности в лекарствах, полагая достигнуть излечения болезней одной диетой и соответствующим содержанием больных, да еще добавкою недостающего и выведением излишков в организме, например, добавкою железа при малокровии и искусственным истощением при ожирении. Однако же отрицание очень складно и убедительно только в теории: на практике оказывается невозможно не давать лекарств, и его дают, дают часто даже слишком много. Физиологическая школа занимается так же исследованием лекарственных веществ, но исследования эти, по способу их производства, служат на пользу только физиологии и токсикологии. К терапии они в руках физиологов не применимы (См. .Гомеопатическая фармакология Дерикера, Введение). Прямую пользу из них для практики отчасти извлекают только гомеопаты.
Таким образом история показывает, что гомеопатия шла впереди физиологической школы: она в лице Ганемана первая принялась за истинно-физиологическое исследование лекарств, за дело, на которое другие только указывали, как на желанное; она установила диету, как необходимое вспомогательное средство; она доказала вредные, разрушительные действия больших количеств лекарства и достаточность малейших доз. Физиологическая школа шла по следам гомеопатии даже в упрощении лекарств и в уменьшении доз , в чем можно убедиться по рецептам в любой аллопатической аптеки. Мало того, она ежедневно заимствует у гомеопатии средства, но только употребляет их по своим соображениям , не признавая закона подобия, по недосугу заняться его проверкою, и подобно своей предшественнице, старой аллопатии, продолжает издеваться над малыми гомеопатическими дозами. Вот где противоречие, которое всякому беспристрастному уму должно казаться в высшей степени странным . Где же логическое оправдание насмешки над ничтожностью и бесполезностью очень малой дозы лекарства со стороны тех , которые, в теории по крайней мере, признают совершенную ненадобность и бесполезность лекарств вообще? Неужели совсем ничего более действительно нежели очень мало? Если же на практике употребление энергически действующих средств - хинина, иода, ртути, азотнокислого серебра и т. д. и т.д. - необходимо, то где же логика отрицания их на кафедрах?
Но сила вещей, совершенствование и новые открытая микроскопии и физико-химического анализа, развитие физиологии и целлюлярной патологии, постепенное уменьшение доз и заимствования средств из гомеопатической фармакологии, вольные и невольные подражания - ведет физиологическую школу незаметным для нее образом к сближению с гомеопатией. Гомеопатия и этого сближения давно ищет, беспрерывно повторяя своим противникам: исследуйте и испытайте сами! Ганеман говорил: "в науке ничто не должно быть принимаемо на веру, ничто не должно строиться на предположениях; основанием всякого вывода должен быть опыт ". Этого не слышали или не хотят слышать те, которые до сих пор продолжают обвинять гомеопатию в неимении будто бы научных оснований. При этом, с другой стороны, не мешает заметить и приверженцам гомеопатии, что гомеопатия только старой аллопатии начала нынешнего столетия была противоположна. Физиологическая же школа уже не та аллопатия. С нею гомеопатия, как мы видели, имеет много точек сближения и не мудрено будет совершенно поладить, когда эта физиологическая школа не только в теории, но на практике окончательно отбросит свою изношенную рутинную подкладку, отравляющие количества лекарства.
В конце прошлого столетия неудовольствие на безобразную груду вольных и невольных заблуждений, засорявших фармакологию; на отсутствие всякого руководящего начала; на обманчивое восхваление бесполезных и вредных средств; на сложные микстуры и бессмыслие бесконечных рецептов дошло до крайней степени. Лучшие умы стали требовать основательного исследования лекарств. Одни отвергали всякую надобность в них; другие принялись за пересмотр, очистку и выбрасывание лишнего или бесполезного, выбрасывание опять таки произвольное, потому что основанное на умозрениях и предположениях, только вооруженных не легковерием, а крайним сомнением. Но общий способ дознания свойства лекарств оставался прежний: свойства лекарств постоянно, как и в древности, познавались из опыта над больными, из действия на болезни. Это познание оказалось неточным.
В это время родилась гомеопатия.
Ганеман и его открытие.
Доктор Самуил Ганеман (род. 10 апр. 1755 г. в Мейсене, ум. 2 июня 1843 г. в Париже) после нескольких лет практики дошел до такого отчаяния от неблагонадежности лекарств и жалкого состояния медицины, что совершенно бросил практику и занялся учеными работами, особенно химией, которой оказал столько услуг, что этого одного уже достаточно было бы для упрочения известности имени ученого. Но ему предназначено было внести свет и во мрак покинутого врачебного искусства. Трудясь над переводом фармакологии англичанина Куллена, он в статье о хине напал на такие сбивчивые объяснения и противоречия, что не мог ни передать, ни пропустить их , не добившись более удовлетворительного решения вопроса, как и почему хина уничтожает лихорадку. И как Ньютону при виде падения яблока с дерева открылась тайна законов тяготения, точно так же Ганеману пришла вдохновенная мысль, внезапное гениальное соображение. Чтобы дознать действие хинной корки, он при полном здоровье принял унцию ее внутрь. Лекарство от лихорадки произвело целый ряд симптомов, совершенно подобных симптомам перемежающейся лихорадки. Тайна объяснилась, закон подобия (similia similibus curantur) был открыть: болезни излечиваются такими лекарствами, которые сами в здоровом теле производят подобные же болезни. Эта мысль однако же еще требовала окончательного подтверждения, и Ганеман приступил к исследованию длинного ряда лекарств над самим собою и своими окружающими, а затем и к поверке целебного действия над больными. Таким образом в течении нескольких лет постепенно выработались: новое "Чистое лекарствоведение" (1-е изд. 1811- 1822 г.) и новый "Органон врачебного искусства" (1-е изд. 1810 г.), заключающей в себе теоретические объяснения и правила исследования и применения лекарств .
Впервые Ганеман свои взгляды и мнения о реформе в медицине обнародовал в Гуфеландовом журнале, в 1796 г., но не нашел никакого сочувствия. Первые, напечатанные в 1805 г. на латинском языке отрывки из Нового Лекарствоведения встречены язвительными насмешками. Затем поднялась постоянно возраставшая буря вражды и преследований. С одной стороны аптекари озлоблялись на ущерб, наносимый им Ганеманом, приготовлением и раздачей лекарств из своих. Это впрочем было тогда у врачей в обычай, который тогда же преобразовавшаяся медицинская администрация тоже старалась отменить как злоупотребление. С другой стороны, Ганеман , вольнопрактикующий врач и притом долгое время совершенно удалявшийся в уединение кабинета, не принадлежал ни к факультету, ни к академии и в ученой корпорации был, стало быть, чужаком , не призванным учителем, да еще и являлся с учением ни с чем несообразным, опрокидывавшим почти все священные предания, всю веками утвержденную рутину. Наконец, после первой же попытки потолковать с коллегами на установленном мертвом языке науки, он вдруг заговорил на общепонятном немецком, доступном профанам - вынес сор из избы. Такого преступления уже решительно невозможно было простить. Впоследствии, конечно, на живых языках заговорили и другие; наука повалила свою средневековую китайскую стену, вышла на житейски базар и кое-что от этого выиграла. Но первым нововводителям таких порядков нельзя же было спускать. Дерзкого реформатора за все эти преступления и за упорное проповедование идеи, до него никем еще не обработанной и не усвоенной, необходимо было гнать. И гнали же его по всей Германии из города в город , однажды даже приготовились буквально побить каменьями, пока он окончательно не скрылся в Париже, где нашел гостеприимство и спокойствие под старость. Между тем повсюду, где он проходил в своем тревожном странствии, к нему и его идее примыкали приверженцы, образовались общества врачей-исследователей лекарств по Ганемановой методе и начали издаваться гомеопатические журналы. Идея была слишком живуча, чтобы возможно было погасить ее и затоптать. Она пережила своего гениального родителя и продолжает расти, продолжает распространяться по всему земному шару. Всего свободнее и беспрепятственнее она развивается в Америки. Если европейские факультеты до сих пор еще не признают ее, то в этом виновата не она собственно, а просто предания старой школы, старые цеховые порядки факультетов и личные отношения, личные интересы. Наука тут ровно ни при чем. В семьдесят лет было, конечно, много глумленья, много желчных выходок и брани, но не было со стороны факультетской медицины ни одною серьезного и сколько-нибудь основательно научным образом изложенного опровержения гомеопатии. Все принимавшееся за серьезное опровержение и для этого принужденные ознакомиться с предметом оканчивали тем , что сами обращались в гомеопатов . Это совершалось тем легче, что всякий действительно узнавший, в чем дело, находил в новом учении полное удовлетворение. Оказывалось, что гомеопатия вовсе не думает уничтожать всю существующую медицинскую науку и стать на ее место. Напротив, она вполне признает все многочисленные отрасли и вспомогательные знания этой науки и сама пользуется ими. Она только пополняет пробел, преобразовывает две части: лекарствоведение и способ выбора и применения лекарств, терапию.
Отношение гомеопатии к факультетской медицине.
Сила вещей, сила времени великая сила. Недовольство старым лекарствоведением началось задолго до Ганемана; одновременно с ним заговорили и другие о необходимости основательного исследования лекарств . Наука о развитии и произведениях болезненных процессов (патологическая анатомия), наука о распознавали болезней (диагностика и ее орудия), а рядом также физиология, органическая химия, микроскопия и другие вспомогательные науки постепенно достигали невиданного прежде развития и окончательно подорвали безотчетную веру в старые лекарства. Новая факультетская медицина, так называемая физиологическая школа, дошла до совершенного отрицания всякой надобности в лекарствах, полагая достигнуть излечения болезней одной диетой и соответствующим содержанием больных, да еще добавкою недостающего и выведением излишков в организме, например, добавкою железа при малокровии и искусственным истощением при ожирении. Однако же отрицание очень складно и убедительно только в теории: на практике оказывается невозможно не давать лекарств, и его дают, дают часто даже слишком много. Физиологическая школа занимается так же исследованием лекарственных веществ, но исследования эти, по способу их производства, служат на пользу только физиологии и токсикологии. К терапии они в руках физиологов не применимы (См. .Гомеопатическая фармакология Дерикера, Введение). Прямую пользу из них для практики отчасти извлекают только гомеопаты.
Таким образом история показывает, что гомеопатия шла впереди физиологической школы: она в лице Ганемана первая принялась за истинно-физиологическое исследование лекарств, за дело, на которое другие только указывали, как на желанное; она установила диету, как необходимое вспомогательное средство; она доказала вредные, разрушительные действия больших количеств лекарства и достаточность малейших доз. Физиологическая школа шла по следам гомеопатии даже в упрощении лекарств и в уменьшении доз , в чем можно убедиться по рецептам в любой аллопатической аптеки. Мало того, она ежедневно заимствует у гомеопатии средства, но только употребляет их по своим соображениям , не признавая закона подобия, по недосугу заняться его проверкою, и подобно своей предшественнице, старой аллопатии, продолжает издеваться над малыми гомеопатическими дозами. Вот где противоречие, которое всякому беспристрастному уму должно казаться в высшей степени странным . Где же логическое оправдание насмешки над ничтожностью и бесполезностью очень малой дозы лекарства со стороны тех , которые, в теории по крайней мере, признают совершенную ненадобность и бесполезность лекарств вообще? Неужели совсем ничего более действительно нежели очень мало? Если же на практике употребление энергически действующих средств - хинина, иода, ртути, азотнокислого серебра и т. д. и т.д. - необходимо, то где же логика отрицания их на кафедрах?
Но сила вещей, совершенствование и новые открытая микроскопии и физико-химического анализа, развитие физиологии и целлюлярной патологии, постепенное уменьшение доз и заимствования средств из гомеопатической фармакологии, вольные и невольные подражания - ведет физиологическую школу незаметным для нее образом к сближению с гомеопатией. Гомеопатия и этого сближения давно ищет, беспрерывно повторяя своим противникам: исследуйте и испытайте сами! Ганеман говорил: "в науке ничто не должно быть принимаемо на веру, ничто не должно строиться на предположениях; основанием всякого вывода должен быть опыт ". Этого не слышали или не хотят слышать те, которые до сих пор продолжают обвинять гомеопатию в неимении будто бы научных оснований. При этом, с другой стороны, не мешает заметить и приверженцам гомеопатии, что гомеопатия только старой аллопатии начала нынешнего столетия была противоположна. Физиологическая же школа уже не та аллопатия. С нею гомеопатия, как мы видели, имеет много точек сближения и не мудрено будет совершенно поладить, когда эта физиологическая школа не только в теории, но на практике окончательно отбросит свою изношенную рутинную подкладку, отравляющие количества лекарства.